Соглашение ОПЕК+ работает против интересов России. Зачем мы его продлили?

Противоречивая консолидация

«Позиция российских властей и нефтяных компаний по вопросу сделки ОПЕК+ всегда едина и консолидирована», – заявил в конце июня 2019 года Александр Новак, пытаясь, кажется, окончательно развеять иллюзии тех, кто полагал, что у нас существует какой-то конкурентный рынок добычи углеводородов. Из его слов можно сделать вывод, что есть несколько компаний, они как бы конкурируют, временами даже обмениваются уколами в СМИ, но в то же время «всегда едины и консолидированы».

Но всего за неделю до этого высказывания Вагит Алекперов («Лукойл») говорил, что «среди российских компаний нет единой позиции по целесообразности участия в соглашении», и этим словам веры больше.

А глава «Роснефти» Игорь Сечин, один из тех, кто якобы пребывает «в единстве и консолидации», вообще называет ОПЕК+ «стратегической угрозой для российской нефтяной отрасли». В февральском письме Владимиру Путину он подчеркнул, что за годы независимости страны её доля на мировом рынке нефти упала с 16,3% до 12,0%, а соглашение лишь ускоряет этот процесс и может сделать его необратимым. Против чего, надо сказать, никак не возражает лидер ОПЕК Саудовская Аравия и её главный союзник Соединённые Штаты.

Глава «Роснефти» Игорь Сечин, называет ОПЕК+ «стратегической угрозой для российской нефтяной отрасли». Фото: www.globallookpress.com

Глава Счётной палаты Алексей Кудрин, обычно бодро поддерживавший любые способы наполнения бюджета, также относится к соглашению скептически – да, оно стабилизирует рынок, поднимает цены, но ограничивает возможность развития частных нефтяных компаний. Получается, что в российском профессиональном обществе есть много вопросов к соглашению, причём с совершенно разных сторон, ибо Сечина и Кудрина трудно назвать союзниками, да и малые нефтяные компании у «Роснефти» никакой симпатии не вызывают.

ОПЕК+ работает на США

Россия участвует в соглашении ОПЕК+ с его первой редакции в 2017 году. «Нам нужна якорная страна вне ОПЕК, чтобы вместе выстоять», – сказал тогда Халид аль-Фалих, министр энергетики, промышленности и минеральных ресурсов Саудовской Аравии – и он нашёл такую страну в лице России. Мы были ему нужны. Он нам – не факт.

Да, за это время цены поднялись и стабилизировались, но мы уже пожертвовали для этого вводом ряда новых проектов и снизили добычу на уже действующих месторождениях. Высокие цены на нефть выгодны всем добывающим странам, но выгодны по-разному, потому что стоимость добычи и доставки у всех разная. Россия в этом смысле находится сейчас в благоприятном положении – пока не начались масштабные работы по освоению арктического шельфа, у нас достаточно дешёвая добыча и отработанные пути доставки сырой нефти как по трубопроводам, так и морским путём. Соответственно, и маржа приличная: даже при нефти по 30 долларов за баррель производители останутся в плюсе, хотя, конечно, о профицитном бюджете придётся только мечтать. А вот американцы будут в минусе, потому что на тяжёлых сланцевых месторождениях себестоимость добычи выше этого показателя, и производителям придётся работать себе в убыток.

То есть, понижая цену нефти, мы снижаем свою прибыль, но и вгоняем в минус американцев. А это не тот бизнес, где можно временно закрыть завод, а потом снова его открыть, нет – консервация месторождений очень затратна.

Конечно, вытеснение на нефтяном рынке – процесс непростой, ибо нефть разных стран не одинакова. Так просто США нас со всех рынков не выдавят. Скажем, власти стран Восточной Европы зачастую ненавидят Россию, но закупают именно Urals, потому что мощности их нефтеперерабатывающих заводов ещё со времён Совета экономической взаимопомощи адаптированы именно к формуле Urals, к её сернистости и другим особенностям. Переналадка производства – очень сложное и дорогостоящее дело, и браться за него, не будучи уверенным в том, что это «навсегда», крайне рискованно. Да и поставки по «Дружбе» дёшевы и до последнего инцидента были вполне надёжными.

США десятилетиями не экспортировали свою нефть и, казалось бы, могут снова прекратить экспорт, поскольку они в состоянии напечатать достаточное количество зелёных бумажек для закупки топлива. В этом случае после теоретического исчерпания известных месторождений в других странах Соединённые Штаты стали бы монопольным поставщиком «чёрного золота» на мировые рынки. На самом же деле после снятия моратория на экспорт в отрасль были вложены такие деньги, что прекращение добычи (ибо хранилища не резиновые) привело бы к крупнейшим экономическим пертурбациям, рядом с которыми ипотечный кризис 2007–2009 годов показался бы незначительным казусом.

Фото: P.V.R.Murty / Shutterstock.com

Есть ли выгода

Исходя из изложенного выше, можно сделать вывод о том, что проблема весьма сложна, а польза для России от участия в договоре с картелем неоднозначна. Замедление добычи приводит к лёгкому дефициту нефти и, как следствие, росту её биржевой стоимости. Ускорение добычи – к возможности продать больше здесь и сейчас, но по более низким, а, главное, непредсказуемым ценам. Главный аргумент сторонников ОПЕК+ – турбулентность рынков в 2014–2017 годах, которая действительно привела к серьёзным экономическим трудностям зависящих от нефтяного экспорта стран.

Но вступив в соглашение, мы попали в банальную ловушку. Когда большинство участников какого бы то ни было сообщества придерживаются определённых правил, а меньшинство может безнаказанно их нарушать, это меньшинство всегда оказывается в выигрыше. Вот и Соединённые Штаты весело, с лихостью и гиком используют соглашение ОПЕК+ для наращивания своей доли на рынке. Неслучайно и находящаяся в серьёзном кризисе Венесуэла отказалась сотрудничать с ОПЕК+ и с января 2019 года нарастила добычу на 1 млн баррелей в сутки. Выторговал себе исключение и находящийся под санкциями Иран, формально поддержавший соглашение, но только не для себя.

Почему же Россия, тоже испытывающая мощное санкционное давление извне, идёт на уступки? Наши чиновники, в частности Александр Новак, говорят о дополнительных 6 триллионах рублей, полученных бюджетом благодаря соглашению в 2017–2018 годах. Эта цифра очень условна, мы сравниваем одну рыночную цену с другой, но далеко не факт, что именно нам удалось на эти цены повлиять. Да и кто сказал, что вне ОПЕК+ мы не получили бы больше, как это делают США? Нет формулы, которая позволила бы точно сказать, насколько просядет стоимость нефти при отказе от соглашения, а вот агрессивная продажа и борьба за рынки с высокой вероятностью могла бы принести большую прибыль, хотя и при более низкой марже компаний и бюджета.

Фото: gerasimov / Shutterstock.com

Зачем нужны деньги

Ну и главный вопрос: в чём смысл быстро продавать то, что можно придержать и подороже продать потом? Ответ прост – национальные проекты. Та логика сотрудничества с ОПЕК, которая работала в 2017 году, стала неприменимой после нашей крупной ставки на быстрое преображение страны.

2 июля премьер-министр Дмитрий Медведев объявил о начале работы по определению объёмов и направлений финансирования нацпроектов на 2020 год. А это именно тот инструмент, с помощью которого мы пытаемся перезапустить экономику, чтобы ограничить нефтяную зависимость и впоследствии избавиться от неё. Это масштабная попытка изменения уклада жизни «сверху», одновременных гигантских вложений в инфраструктуру и изменения самого подхода к управлению экономикой. Грамотно вложенные нефтяные деньги сейчас должны ликвидировать необходимость в нефтяных деньгах в будущем. Звучит утопично, мы много видели «перестроек» и «модернизаций», но если на этом основании ничего не делать, то ничего и не получится.

Сейчас тот случай, когда деньги экономике нужны здесь и сейчас, чтобы запустить, наконец, процесс воспроизведения этих денег и больше не зависеть от вечного их получения из-за рубежа в обмен на маслянистые жидкости.